Три истории узников лагерей о том, как выжили и как живут сейчас
Во время Великой Отечественной войны их угоняли на принудительную работу в Германию несовершеннолетними. Домой они возвращались повзрослевшими на жизнь. Если, конечно, возвращались.
Став жертвами двух диктатур - Гитлера и Сталина - не все узники фашистских лагерей говорили открыто о своем прошлом. Сегодня они рассказывают не только об этом. Но и о том, как в социально ориентированной Беларуси для них не стало льгот на бесплатный проезд и лекарства, как их судьбой интересуются немцы и почему к ним не всегда хорошо относятся ветераны.
"Помогает ли государство? О чем вы говорите?!"
Альберт Альбертович Павлович прошел концлагерь Бухенвальд. Ему 87 лет. По квартире дедушка передвигается с палочкой, но при этом каждый год 11 апреля в Международный день освобождения узников фашистских концлагерей обязательно ездит в Бухенвальд. У него часто берут интервью немецкие журналисты. "У нас, - говорит Альберт Альбертович, - этой темой не особо интересуются".
- Я родился в Минске, затем семья переехала в Москву, там отца арестовали. Сестра жила в Курске, и мы с матерью переехали туда в 1940 году. Меня забрали в Германию как остарбайтера в 1941 году в 15 лет.
Шла война, дома не было еды, я пошел на рынок поменять вещи на продукты. Выменял кусочек сала и хлеба. Вдруг эсэсовцы окружили рынок и стали визуально отбирать здоровых мужчин и женщин. Отобрали по 50 человек и загнали на товарную станцию. В эшелоне пустыми были только два вагона, туда нас и поместили. Через две недели я оказался в Гамбурге. Там меня отправили на завод Хакверк, попал в цех гальванической обработки гильз для танков. Через два месяца перевели в цех предварительной очистки линз.
Помню, как решил бежать. К тому времени я выучил разговорный польский и немецкий языки. В одном цеху со мной работал немец Вилли Отто. Я рассказал ему, что хочу бежать, и он дал мне гражданскую одежду и денег. Я подговорил бежать еще одного русского.
Тогда в лагере более свободно стало, потому что сменился комендант. Мы бежали. На вокзале взяли билет на поезд до ближайшей станции через 40 км. Такое расстояние между станциями можно было проезжать без документов. Таким образом, мы немного не доехали до Варшавы. Там в 1944 году было восстание, и нас задержал польский полицай. В нижней части штанов у меня была спрятана финка (финский нож. - TUT.BY). Я себе наступил на шнурок, попросил полицая разрешить его зашнуровать. Он согласился, стал ко мне спиной. Я вытащил финку и уложил его.
Мы с Иваном решили добираться домой через Югославию, и уже там нас задержали, продержали месяц, и меня отправили в лагерь Хасмандорф. Содержание было довольно приличное: завтрак, обед и ужин. Не наедались, но силы более-менее были. Через некоторое время 600 человек, в том числе меня, построили и сказали идти. В день мы проходили по 50 километров. После первого дня пути начальник лагеря сказал выйти из строя тем, кому тяжело, кто натер ноги или заболел. Их оставили, а мы пошли дальше. Тех, кто не мог идти и падал на землю, немцы убивали.
…Через несколько дней нас привели в Бухенвальд. В одном из бараков играл оркестр. Это была классическая музыка, Штрауса тоже играли. Оказалось, что перед нами пришел строй военнопленных, им сказали, что будет врачебная обработка, а на самом деле убили.
В Бухенвальде у меня был номер 135 679. Я был в карантинном блоке, где жили 1000 человек, спали, как селедка в бочке. Кормили раз в день. Каждое утро по 10-12 трупов вытаскивали из бараков, снимали одежду, писали номер на груди, забирали на двуколке и увозили в крематорий. Перед тем, как сжечь, изо рта у трупов выламывали золотые зубы.
Я даже не знал, что в лагере было подполье. 11 апреля 1945 года был в бараке, смотрю, заключенные идут с карабинами и автоматами. Они "сняли" эсэсовцев с вышек, и началось восстание. К часу дня в лагере уже были пленные немцы. Я потерял сознание где-то через дней пять после освобождения, был на грани смерти, но меня спасли. До июня пролежал в лагерном госпитале.
Затем к нам приехали представители из Англии, Франции, США и СССР и объявили, что мы ничьи. Сказали: "Вы сейчас свободные люди, можете уехать в любую страну, которая находится в Лиге наций". Я выбрал СССР.
После Бухенвальда меня призвали в армию. Прослужив несколько лет, попал в Бобруйск, а потом в Минск. Здесь и женился.
Я не скрывал, что был узником. Если подниму документы, то в них даже есть, что я, оказывается, числился в концлагере слесарем. Там все сказано, чуть не по часам.
Помогает ли государство? О чем вы говорите?! Льготы, которые мы имели в СССР, несколько лет назад сняли (в 2007 году бывшие узники фашистских лагерей и других мест принудительного удержания лишились права на бесплатные лекарства, проезд, ремонт и изготовление зубных протезов. - TUT.BY). Пенсия у меня примерно 2 млн рублей, рабочий стаж - 44 года. После демобилизации работал слесарем, четыре года - на заводе "Ударник", потом в сельском хозяйстве.
Каждое 11 апреля я провожу в Бухенвальде, а 13 апреля у меня День рождения. С каждым годом туда приезжает все меньше узников. Там я как вице-президент комитета "Бухенвальд-Дора" в Беларуси всегда выступаю.
"Я даже помню выступление президента, где он сказал, что узники вполне могут прожить и на пенсию"
Екатерина Ивановна Люлькина мечтала закончить 10 классов и поступить в медицинский. Но началась война… Врачом она так и не стала. А прошлое узника преследовало Екатерину Ивановну до пенсии: в профсоюз не брали, хотя, по ее словам, девушкой она была решительной.
- Я родилась в Херсоне и закончила 7 классов. 19 августа 1943 года меня угнали в Германию на принудительные работы. Вернулась домой тоже 19 августа... Вот как бывает.
Тогда нас поместили в товарные вагоны, где до этого перевозили скот. И без еды везли до Брест-Литовска. Там нужно было пройти дезинфекцию. Конечно, это было очень неприятно. Девушки стояли обнаженными с поднятыми руками перед солдатами, которые обрабатывали волосяные покровы…
Затем нас отвезли в Кенигсберг, построили на вокзале. Приезжали промышленники, дамы и выбирали людей на работу. Сто девушек, в том числе и меня, отправили в трудовой лагерь в Фалькенбург. Расположили нас в бараке. Питание было очень скромное: маленький кусочек хлеба утром и вечером. В обед - суп из брюквы. Работали по 12 часов в день. Я участвовала в сельскохозяйственных работах и уборке территорий. Не знаю, как мы выжили там… Может, поэтому и выжили, что были полуголодные? Потому что когда кушаешь, как следует, то тоже болезнь появляется.
В лагере я пробыла два года. Когда немцы отступали, начали эвакуироваться вглубь Германии. Наш лагерь забрали с собой как рабочую силу. По дороге началась бомбежка, и я с еще двумя женщинами убежала в лес. Мы видели, как немцы побросали свои жилища, скотина кричала. Мы вышли к деревне и спрятались в одном из немецких домов, там нас нашли советские солдаты.
Где-то пять месяцев мы работали на трофейном складе, затем нас отправили на родину. Не дали ни денег, ни питания, ни билета. И мы на подножках вагонов приехали в Херсон.
Мы были жертвами двух диктатур - Гитлера и Сталина. На родине нас стали упрекать за то, что мы поехали работать на немцев, говорить, что предатели. Некоторые ветераны нас до сих пор упрекают. Но вот как я могла не ехать? Значит, я должна была погибнуть.
В медицинский институт я так и не поступила, окончила сельскохозяйственный в Херсоне. По распределению уехала в Таджикистан, работала в институте, но поскольку я была в Германии, меня на должности выше, чем лаборант, не брали. Затем вышла замуж и переехала в Минск. Всю жизнь проработала научным сотрудником в Академии наук в Институте генетики и цитологии. Я была смелая и решительная, ко мне очень хорошо относились, но в профсоюз не принимали.
Никогда не скрывала, что узница. Хотя некоторые узники не говорили об этом ни своим мужьям, ни женам, ни детям.
В 1995 году немцы начали выплачивать узникам компенсацию, было два транша. Всего я получила 500 долларов.
Раньше у нас были льготы: бесплатный проезд, лекарство. Но их отменили. Я даже помню выступление президента, где он сказал, что узники вполне могут прожить и на пенсию. Пенсия у меня чуть меньше 3 млн рублей. Стаж работы 42 года.
К 9 Мая мне пришло поздравление из президиума Академии наук и из Института генетики и цитологии и денежный подарок от них. Несмотря ни на что, я считаю, государство нам достаточно внимания уделяет. Я не выброшена за борт.
"Был в концлагере, работал на военном хозяйстве... А у нас получается, я никакого отношения к войне не имею?"
Николай Игнатьевич Денисевич в трудовой лагерь в Финляндии попал в 10 лет. О том, как это было, он написал книгу, которую уже издал двумя тиражами. Сейчас ему 82 года, он поет в хоре узников, выступает с ним в школах и военных организациях, а в свою русскую речь порой вставляет меткие фразы на английском языке.
- Я родился в деревне Лекаревка в 30 км от Минска. В 1940 году приняли постановление о переселении на территории, отошедшие от Финляндии к СССР 12 тысяч крестьянских хозяйств из Беларуси. Людей вербовали. Так наша семья - отец, мать и четверо детей - со всем хозяйством переехала в Карелию в деревню Тукса Олонецкого района. В мае переселились, а в июне началась война. Отца призвали на фронт. Началась эвакуация населения, мы бросили хозяйство: узлы на плечи - и в бег. Но попали в плен за колючую проволоку в лагерь Хепосуо. Там провели 1004 дня, то есть почти три года.
У меня часто спрашивают, какой это лагерь смерти, если там даже не было полосатой одежды? Но у нас никакой одежды не было: в чем нас взяли, в том мы и провели все 1004 дня. Около 70% заключенных умерли от голода и болезней. Меня тоже выносили в морг, но откачали.
В лагере работали на износ. Пару дней меня сгоняли на заготовку леса, но у меня не хватало сил, потому что был страшный голод. В итоге в лагере я плел из лучины корзины.
После освобождения из концлагеря мы хотели быстрее удрать, куда угодно. Желающим предложили выехать в Ленинградскую область для сельскохозяйственных работ и обеспечения армии овощами. Мы согласились и нас перевезли на станцию Оять. Мы жили в свободном доме, который оставили местные жители, и работали на земле: пахали, сеяли и собирали. Лошадей не было, приходилось пахать на быках. Когда директор совхоза узнал, что я умею плести корзины, попросил организовать их производство. Мы заключили с ним договор, что я организую производство корзин, а когда освободят Беларусь, он мне выдаст пропуск домой. В то время я страдал тяжелой формой ностальгии. Хотелось домой любой ценой.
…Директор долго не соглашался меня отпускать, но потом сдался, выдал бумагу и премию 200 рублей. Я поехал в Ленинград. Протянул в кассу на вокзале свой документ, его не приняли. Оказалось, что это был командировочный лист, а не пропуск. Я решил, что ползком буду ползти, но до Минска доберусь. Через пять суток был в Минске. Пешком дошел до своей деревни Лекаревки, там пожил у родственников некоторое время, потом перебрался к тетушке в другую деревню под Минском.
Когда отец вернулся из армии, перевез в Минск мать, брата и сестер. Свой дом мы тоже перевезли в город, и в 6-й класс я пошел в 19-ю школу Минска. После школы поступил в медицинский институт. Работал по распределению в Миорах, затем в Минске на скорой помощи, врачом в цирке, затем младшим сотрудником Научно-исследовательского института охраны материнства и детства. Там же защитил диссертацию по педиатрии, а затем меня пригласили работать на кафедру в мединститут.
В конце 1980-х годов бывшие жертвы фашизма и узники концлагерей подняли вопрос о несправедливом к ним отношении и создали международную организацию. Она поставила перед правительством СССР вопрос о том, что все жертвы фашизма, прошедшие через концлагеря - французы, англичане, поляки - получили компенсацию, а страна, которая победила фашизм, так к нам несправедлива. В итоге немцы собрали 10 млрд марок и начались выплаты. Было два транша выплат. Во время второго транша некоторые выплаты доходили до 7 тысяч евро. Но эту сумму получили единицы. На этом фоне правительство сняло с нас льготы. Льгот для узников фактически никаких не осталось. Но мне обидно не за это, а за то, что вернули меня на 50 лет назад, когда узники боялись назваться фашистами.
Я написал книгу о финском концлагере и обратился к президенту за помощью в ее издании. Мое обращение перенаправили в Министерство информации, там спустили его в издательство "Літаратура и мастацтва". Там сказали, что я могу принести рукопись. Я ее принес туда в 2006 году… В итоге издал книгу сам. Первый тираж был 200 экземпляров. Книга называется "В финском концлагере".
Думаю, что к узникам в Беларуси должны относиться, как к жертвам фашизма и участникам войны. Как можно меня не считать участником войны? Я был в плену на условиях военнопленного, а после освобождения работал в военном хозяйстве. В России тебя причисляют к участникам войны, если ты год работал на таком предприятии. А у нас получается, я никакого отношения к войне не имею?
Фото: Вадим Замировский, TUT.BY